Фаворит. Светлейший князь Потемкин: муж и соправитель Потемкин стеклянный глаз
До Потемкина в бурной жизни Екатерины было четыре «случая » — так называли при дворе ее официальных фаворитов. Салтыков, Понятовский, Орлов, Васильчиков — за 22 года, которые прошли с тех пор, как она впервые изменила своему коронованному супругу, не так уж много для той, кого молва окрестила «северной Мессалиной»…
Краткость этого списка скорее говорит о постоянстве бывшей Софьи Фредерики Августы, о ее склонности видеть в каждом искателе богатства и власти того самого прекрасного принца, о котором она мечтала в детстве, в уютном и скучном Цербсте.
Фикхен, как звали ее дома, была первым ребенком князя Христиана Анхальт-Цербстского и юной Иоганны Елизаветы. Родители ждали сына и были расстроены тем, что родилась девочка.
Позже в своих «Мемуарах» Екатерина напишет об отношении к ней в семье: «Меня едва терпели, очень часто сердито и даже зло отчитывали, причем не всегда заслуженно. Отца своего я видела редко, и он почитал меня за ангела: мать же мало занималась мною».
Правда, когда девочка подросла, мать стала интересоваться ею больше — удачно выдав Софью замуж, Иоганна рассчитывала породниться с одним из европейских королевских семейств. Но даже в самых честолюбивых планах княгини Цербстской не было того, что ее Фикхен станет императрицей огромной страны, размером превосходящей все государства Европы вместе взятые.
По воспоминаниям Екатерины, получив письмо с приглашением приехать в Петербург вместе с «принцессой старшей дочерью» на прием к императрице, ее мать пришла в необыкновенное волнение и буквально в считанные дни собралась в дальнюю поездку.
Нельзя сказать, что при встрече великий князь Петр Федорович, который приходился ей троюродным братом и потенциальным женихом, очень уж понравился принцессе Цербстской. «Довольно быстро я поняла, — писала она в воспоминаниях, — что он не уважал народ, править которым был призван… не любил русское окружение и вообще был еще совсем ребенком».
Тем не менее ради того, чтобы стать супругой Петра, Екатерина серьезно взялась за изучение русского языка и традиций страны, и что самое главное — перешла из лютеранской веры в православную.
«Ничего хорошего сердце мне не предвещало, — честно признавалась она в своих «Мемуарах». — Двигало мной только честолюбие. В душе моей что-то говорило без тени сомнения, что я сама добьюсь своего и стану русской императрицей ».
После обручения с великим князем Петром Федоровичем у Екатерины началась совершенно иная жизнь. И не в последнюю очередь из-за того, что она наконец узнала «тайну отношений между женщиной и мужчиной».
По воспоминаниям будущей императрицы, чувственность проснулась у нее уже в тринадцать лет. Время от времени ее охватывали приступы непонятного возбуждения. Что было причиной такого состояния, она тогда не догадывалась, ни мать, ни ее воспитательница Бабет Кардель не говорили с ней об этом.
Конечно, ко времени замужества Екатерина уже была гораздо более сведуща в вопросах пола, но лишь теоретически. По книгам, которые ей довелось прочесть, отношение к любви у принцессы сформировалось несколько романтическое, и в мужчине она хотела видеть не только любовника, но и близкого друга.
Этого она искала, в первую очередь, и в своем муже, но вспыльчивый и неумный Петр Федорович быстро превратил любовь молодой супруги в ненависть, за что поплатился троном, а потом и жизнью.
Российский император Петр III и его жена Екатерина II.
Из братьев Орловых, Григория и Алексея, прекрасных принцев тоже не вышло — слишком уж жадно требовали они милостей новой государыни. Для Екатерины это был хороший урок: привыкнув мыслить государственными интересами, она пообещала себе больше не влюбляться. И пора бы: императрице перевалило за сорок, в ее возрасте некоторые дамы уже нянчили внуков. Какие уж тут влюбленности?
И все же романтическая натура взяла верх над здравым смыслом: она завела роман с камер-юнкером Васильчиковым. соблазнившись его молодецкой статью и нежным девичьим румянцем. Но недалекий Васильчиков, с головой, «набитой соломой », не стал советчиком в государственных делах и достойным собеседником для Екатерины.
Выучив русский язык, переняв веру; и обычаи новых подданных, она, тем не менее, не могла до конца познать «загадочной русской души ». Только мужчине — умному, смелому и любящему — было по силам помочь ей понять эту огромную чужую страну и достойно управлять ею. В этом заключалась одна из причин смены фаворитов, хотя была и другая — природная чувственность императрицы.
При дворе шептались, что она может заснуть только в объятиях мужчины. И действительно, в краткие периоды «бесфаворитья » Екатерина становилась придирчива, кричала на слуг и принимала опрометчивые решения. Так что интересы государства требовали присутствия рядом с ней проверенного «случая». Отбором таковых занималась ее верная камеристка Марья Саввишна Перекусихина, доносившая госпоже обо всех молодых, красивых и высоких (не ниже метра восьмидесяти) мужчинах, появлявшихся в столичном свете.
Иногда, правда, царица обходилась без услуг Перекусихиной. Так случилось и в конце 1773 года, когда она любезным письмом пригласила в Петербург новоиспеченного генерала Григория Потемкина, отличившегося в войне с турками. Екатерина впервые познакомилась с Потемкиным еще в 1762-м, когда он участвовал в перевороте, посадившем ее на трон.
В то время сыну небогатого смоленского помещика исполнилось всего 22 года, и он отчаянно старался понравиться императрице. Она запомнила, что он смешно, хоть и грубовато острил и мастерски подражал голосам на животных и людей. Пару раз Екатерина пригласила его на ассамблеи во дворец, но влюбленные взоры, которые юноша бросал на нее, очень не понравились братьям Орловым.
Скоро случилось несчастье: Потемкин лишился глаза. Сам он уверял, что око потеряло способность видеть от неудачного лечения — как-то, заболев горячкой, Григорий обратился к мужику — знахарю, который делал ему припарки с едкими мазями.
Но ходили упорные слухи, что глаз ему выбили в драке братья-разбойники Орловы, — а потом, издеваясь, еще и прозвали его «циклопом ». Родственник Потемкина Самойлов писал, что от отчаянья Григорий на целых полтора года уехал в деревню и даже собирался уйти в монастырь. Потом Потемкин все-таки вернулся в столицу и на много лет застрял в малозаметной должности при дворе.
Час его настал в 1769 году, когда, устав от придворной скуки, он попросился добровольцем на войну с турками, где проявил не только храбрость, но и полководческий талант. Теперь это был уже не веселый юнец, а зрелый мужчина, немало переживший и передумавший.
Конечно. Екатерина почувствовала разницу при встрече, но прежде всего она обратила внимание на внешний вид гостя: громадный рост, грива нечесаных каштановых волос, чувственные губы и безупречно белые зубы — большая редкость по тем временам. Правый глаз был серо-зеленым, левый, незрячий, постоянно прищурен, что придавало лицу горделивое выражение.
Трудно сказать, какой он увидел прежде обожаемую им императрицу — история не сохранила никаких письменных свидетельств. Но в то время она, несмотря на малый рост (157 см) и полноту, все еще оставалась красивой и привлекательной для мужчин, хотя немалую долю этой привлекательности обеспечивала магия власти.
Не остался к ней равнодушным и Потемкин: уже в ближайшие дни всезнающие европейские дипломаты отправили в свои столицы донесения о том, что у Екатерины появился новый «случай ».
Английский посол Гуннинг сообщал: «Его фигура огромна и непропорци-ональна, а внешность отнюдь не притягательна. При этом он прекрасно знает людей и более проницателен, чем его соотечественники ».
Немец Сольмс сплетничал: «Генерал Потемкин почти не покидает покоев государыни… При его молодости и уме ему будет легко занять в сердце императрицы место Орлова, которого не умел удержать Васильчиков».
Так и случилось — на два года Екатерина и Потемкин стали неразлучны. Этапы его возвышения прилежно фиксировали царские указы: в марте 1774-го фаворит быт назначен подполковником Преображенского полка (полковником была сама императрица), в июне стал вице-президентом Военной коллегии, в следующем году получил титул графа.
Для придворных высокое положение Потемкина было еще нагляднее: очень скоро он переехал в Зимний дворец, в покои, соединенные винтовой лестницей с будуаром Екатерины.
Такие же покои фаворит получил в Большом Царскосельском дворце, но там его путь в спальню патрицы пролегал по длинному холодному коридору, и она заботливо предупреждала: «Вперед по лестнице босиком не бегай, а если захочешь от насморка скорее отделаться, понюхай табак крошичко».
Шокируя приближенных Екатерины. Потемкин расхаживал по дворцу в халате или шубе на голое тело, в домашних туфлях и розовом ночном колпаке. При этом он вечно что-то грыз — яблоко, пирожок или репку, — а объедки попросту бросал на пол.
Бывало, Григорий прилюдно ковырял в зубах, а увлекшись разговором с каким-нибудь министром или послом, нередко начинал грызть ногти. Другого бы изгнали с позором, а его влюбленная царица всего лишь прозвала «первым ногтегрызом империи».
Правда, старалась воспитывать, сочинив и вывесив правила поведения во дворе, где присутствовал и такой пункт: «Быть веселым. однако ж ничего не портить, не ломать и ничего не грызть ». Пеняла она ему и на то, что он разбрасывал в ее комнатах свои вещи: «Долго ли это будет, что пожитки свои у меня оставляешь. Покорно прошу по-турецкому обыкновению платки не кидать».
Сердилась Екатерина притворно – ей, воспитанной в строгих немецких правилах, вдруг стали милы и неряшество Потемкина, и его немудреные шутки: «Миленький, какой ты вздор говорил вчерась. Я и сегодня еще смеюсь твоим речам. Какие счастливые часы я с тобою провожу !»
Едва расставшись с ним, она начинала скучать, если он не приходил к ней вечером, заигравшись в карты, не могла спать; однажды два часа простояла на сквозняке у его покоев, не решаясь войти — там были люди.
В отличие от Потемкина, она не могла пренебречь условностями, явившись, к примеру, вечером к нему в спальню. «Я искала к тебе проход , — жаловалась царица, — но столько гайдуков и лакей нашла на пути, что покинула таковое предприятие… Границы наши разделены шатающимися всякого рода животными ».
Конечно, она понимала, что ведет себя не по-царски, в чем и признавалась ему: «О. господин Потемкин, что за странное чудо вы содеяли, расстроив так голову, которая доселе слыла одной из лучших в Европе? Стыдно, дурно, грех, Екатерине Второй давать властвовать над собою безумной страсти!»
Иван Аргунов. Портрет Екатерины Второй.
Сохранились сотни писем Екатерины и Потемкина друг другу, составившие отдельный том «Литературных памятников». В основном это короткие записки влюбленных, которые они писали по несколько раз в день, когда из-за дел не могли остаться наедине.
Императрица писала больше и ласковей, придумывая для любимого десятки шутливых и нежных прозвищ — «родная душенька моя», «дорогой мой игрушоночек», «сокровище», «волчище», «золотой мой фазанчик » и даже «Гришефишенька ».
Потемкин был более сдержан и называл Екатерину исключительно «матушкой » или «государыней ». Свою любовь он проявлял иначе — заставлял слуг, доставивших записку, стоять на коленях, пока он пишет ответ.
Придворные ломали голову над тем, чем Потемкин покорил императрицу. Как водится. пошли слухи и более-менее правдивые — что он веселит ее, позволяя отвлечься от государственных забот, и ме-нее правдивые — о его невероятной мужской силе, и совеем вздорные — что он владеет черной магией и опоил Екатерину приворотным зельем. Никто не верил, что она ценит его за ум и способности, тем не менее, именно так оно и было.
Потемкин читал все важные государственные документы и давал по поводу них рекомендации — как правило, дельные. Фактически командуя русской армией, он затеял ее масштабную перестройку и восстановил военный флот, сошедший на нет после смерти Петра.
В отношениях с зарубежными странами он добился немалых успехов — к примеру, заключил союз с Австрией, получив за это титул светлейшего князя Священной Римской империи. На приеме по этому поводу Екатерина публично обняла Потемкина и объявила, что в России нет головы лучше, чем у него.
Именно голова Григория Александровича, а не другие части его сиятельного тела, побуждала императрицу беречь их отношения, прощая ему и вопиющее пренебрежение этикетом, и приступы меланхолии, которые случались у Потемкина довольно часто.
К тому же Григорий оказался настоящим ревнивцем, и Екатерине нередко приходилось униженно оправдываться: «Нет, Гришенька, статься не может, чтоб я переменилась к тебе. Отдавай сам себе справедливость: после тебя можно ли кого любить? Я думаю, что тебе подобного нету».
Светлейший князь Григорий Александрович Потёмкин-Таврический — русский государственный деятель, создатель Черноморского военного флота и его первый главноначальствующий, генерал-фельдмаршал.
Чтобы успокоить подозрения своего «случая », Екатерина, вполне возможно, пошла на смелый шаг — тайное венчание с ним. Есть версия, что это случилось в июне 1774 года в неприметной церкви Сампсония Странноприимца на Выборгской стороне.
Документальных подтверждений их венчания нет, однако именно после этого Екатерина в своих письмах стала называть Потемкина «дорогим мужем», а себя «верной женой ». Кульминацией их романа стало длительное путешествие в Москву, где предполагалось отпраздновать победу над турками и исподволь — над Пугачевым, грозное восстание которого только что было подавлено.
В январе 1775 года императрица торжественно въехала в старую столицу России вместе с Потемкиным. Влюбленные всюду появлялись вдвоем: вместе они посетили подмосковное село Черная Грязь, где Екатерина решила выстроить грандиозный дворец — в честь этого строительства место переименовали в Царицыно.
В июле на Ходынском поле устроили праздник, при подготовке которого Потемкин превзошел сам себя. На поле разбили парк, проложили ручьи с названиями «Дон» и «Днепр», выстроили крепости, минареты и колонны. Фейерверки выписывали в небе вензель императрицы. Десятки тысяч гостей пили вино из фонтанов и угощались зажаренными на вертелах быками и баранами.
Двенадцатого июля императрица покинула празднества, сославшись на боль в животе. Появилась она через пару дней похорошевшей и постройневшей. В эти же дни родилась девочка, известная позже под именем Елизаветы Григорьевны Темкиной: воспитывалась она в семье графа Самойлова, и Потемкин проявлял к ней постоянный интерес.
Владимир Боровиковский, Портрет Елизаветы Григорьевны Темкиной. 1798.
Ходили слухи, что это дочь Екатерины, получившая, по тогдашнему обычаю, усеченную фамилию отца. Правда, сама царица Темкиной не интересовалась, но не больше внимания она проявляла и к своему сыну от Григория Орлова — графу Бобринскому, тоже отправленному на воспитание в приемную семью.
Статус тайного мужа не успокоил Потемкина: он стал вести себя с императрицей еще более свободно, а порой и дерзко. Их встречи становились все реже: теперь он просиживал за картами не только вечера, но и ночи, и до нее доходили слухи о его связях с другими женщинами.
Но хуже было другое: подобно героям русских сказок, он отчаянно затосковал, добившись всего в этой жизни и поняв, что стремиться больше некуда. Своему племяннику Энгельгардту Потемкин признался как-то за обедом:
«Может ли человек быть счастливее меня? Все желания. все мечты мои исполнились как по волшебству. Я хотел занимать высокие посты — я получил их; иметь ордена — все имею: любил играть — могу проигрывать без счета;… любил драгоценности — ни у кого нет таких редких, таких прекрасных. Одним словом — баловень судьбы ».
С этими словами Потемкин схватил со стола «тарелку драгоценного сервиза », швырнул ее об пол и заперся в своей спальне.
Екатерина долго не могла понять, что случилось с ее «Гришефишенькой ». Пыталась то ублажить его подарками, то подольститься, то, напротив, сурово отчитать. На пару дней наступало примирение, потом он снова вспыхивал или впадал в меланхолию, слоняясь по дворцу как привидение.
Наконец ее немецкая практичность взяла верх: она дала Потемкину понять, что им надо расстаться. При этом Екатерина не собиралась давать ему «полную отставку », дабы не лишиться его советов, да и просто ежедневного лицезрения по-прежнему милого ей лица.
По взаимному соглашению было решено, что он покинет дворец, но сохранит право появляться там в любое время и главное — порекомендует Екатерине достойного преемника. Так и случилось: в декабре 1775 года в ее покоях появился генерал Петр Завадовский — мужчина видный, но немолодой, не блещущий талантами и к тому же преданный Потемкину.
Пётр Васильевич Завадовский. Портрет кисти И. Б. Лампи (1795).
Враги светлейшего в России и за рубежом приуныли, обнаружив, что его позиции во власти ничуть не пошатнулись. Ему были пожалованы новые земли с тысячами крестьян.
Зная его любовь к наградам. Екатерина обратилась с просьбой к европейским монархам, большинство из которых приходилось ей родственниками, вручить Потемкину высшие ордена. Она даже планировала сделать его герцогом Курляндии, но этот план сорвался, поскольку Григорий вдруг заявил, что более не желает подобных подарков от императрицы.
Роль сводника неожиданно показалась ему оскорбительной, и он еще отчаянней принялся изводить императрицу приступами ревности — притом, что сам, как доносили доброжелатели, пустился в «неслыханный разврат ».
Он, то требовал удаления Завадовского от двора, то соглашался на его присутствие, а сам снова собирался в монастырь — «ежели мне определено быть от Вас изгнанному, то лучше пусть это будет не на большой публике. Не замешкаю я удалится, хотя мне сие и наравне с жизнью ».
В конце концов, Екатерина решилась отослать Потемкина от двора, назначив его генерал-губернатором Новороссии, почти безлюдных из-за татарских набегов. Несколько следующих лет Григорий Александрович почти не появлялся в Петербурге. Ему приходилось делать великое множество дел: от основания крепостей до регулирования цен на товары.
Его стараниями на землях Новороссии были отменены некоторые налоги, благодаря чему сюда устремились не только русские и украинские крестьяне, но и иноземцы — греки, болгары, сербы, евреи. Дивясь богатствам южных земель, светлейший строил проекты уничтожения «ленивой и тиранической » Османской империи и создания на ее месте дружественной России Греческой империи, во главе которой предполагалось поставить второго внука Екатерины. Константина Павловича.
Тем временем императрица меняла фаворитов: Завадовского быстро оттеснил Ермолов, потом Зорич, потом юный, безвременно умерший Александр Ланской (его смерть злые языки тоже приписали любовной ненасытности Екатерины).
Механизм этого круговорота раскрыл француз Сен-Жан, бывший одно время секретарем Потемкина:
«Князь на основании сведений, сообщаемых многочисленными клевретами, выискивал молодых офицеров, обладавших качествами, необходимыми, чтобы занять положение, которое он сам занимал в продолжение двух лет. Затем он заказывал портреты кандидатов и предлагал их на выбор императрице».
Фавориты Екатерины II
Это показывает, что Екатерина по-прежнему верила одному Потемкину и прислушивалась к нему. Все об этом знали, поэтому именно к светлейшему, а не к министрам и сенаторам, являлись иностранные послы, присылались важнейшие бумаги, приходили с жалобами обиженные.
Стараниями Потемкина был создан с нуля Черноморский флот, о котором мечтал еще Петр I. Новые города Одесса и Николаев стали центрами корабельного строительства. В безлюдных степях Новороссии выросли и другие города – Екатеринослав, Херсон, Мариуполь. Русские поселения придвигались все ближе к Крыму, и
Потемкин писал Екатерине: «Положите же теперь, что Крым ваш и что нет уже сей бородавки на носу — вот вдруг положение границ прекрасное ».
В 1783 году последний крымский хан Шагин-Гирей был отрешен от власти. Своим манифестом императрица объявила Крым владением России под именем Таврической губернии, а Потемкину указом императрицы был присвоен титул князя Таврического.
Желая осмотреть новые владения, а возможно и соскучившись по своему Гришеньке, весной 1787 года Екатерина отправилась в путешествие на юг. Ее сопровождал огромный караван слуг, охраны и иностранных гостей. С Екатериной ехал даже император Священной Римской империи Иосиф II, которому она хотела показать новые владения.
Зрелище превзошло ожидания – там, где раньше расстилалась голая степь, появились многолюдные города, села, распаханные поля. Самые подозрительные иностранцы даже решили, что это — раскрашенные декорации, построенные Потемкиным по приказу царицы. По возвращении саксонский посланник Гельбрих спешно написал об этом книжку, от которой и пошло выражение «потемкинские деревни ».
Показухи правда хватало — по пути следования царского кортежа срочно выкрасили заборы, а поселян одели в нарядные платья. Но главное — заселение Новороссии и ее благоустройство — светлейший не мог подделать при всем желании. Это было особенно заметно в Севастополе, где перед гостями предстал русский флот в боевом строю, прогремевший салютом из всех пушек.
Путешествие Екатерины II.
Участник путешествия, французский принц де Линь, писал: «Путешествие императрицы можно назвать волшебством. На каждом почти шагу встречали мы нечаянное, неожиданное. Там видели эскадры, там конные отряды, там освещение, на несколько верст простиравшееся: здесь сады, в одну ночь сотворенные!»
Звездный час Потемкина стал началом его опалы. Тем же летом разразилась новая война с Турцией, жаждущей реванша за прежние поражения. Войск у светлейшего было мало, припасов еще меньше, к тому же его, как на грех, охватил очередной губительный приступ хандры. Он ворчал, что все пропало, война проиграна и лучше вернуть туркам Крым. Правда, Потемкин сумел взять сильную турецкую крепость Очаков, но на это ушло полгода.
Явившись с победой в Петербург, он обнаружил, что императрица вежлива с ним, но холодна. Вскоре Григорий Александрович узнал, что у причины такой холодности было имя — Платон Зубов. Красавец-поручик познакомился с Екатериной в южном путешествии и постепенно стал самым близким императрице человеком.
Ему было 22 года, ей — 60. Став фаворитом, Зубов видел залог прочности своего положения в очернении всех предыдущих «случаев » царицы и прежде всего Потемкина. В вину светлейшему были поставлены и военные неудачи, и непорядки в Новороссии, и казнокрадство его приближенных.
Безусловно, не все из рассказанного Зубовым было неправдой: даже в ту эпоху показной роскоши поведение Потемкина казалось вызывающим. Генерал Ланжерон, навестивший его в Бендерах, вспоминал:
«Золото и серебро сверкали, куда ни посмотришь. На диване, обитом розовой материей с серебром, обрамленном серебряной бахромой и убранном лентами и цветами, сидел князь в изысканном домашнем туалете рядом с предметом своего поклонения, среди нескольких женщин, казавшихся еще красивее от своих уборов. А перед ним курились духи в золотых курильницах. Середину комнаты занимал ужин, поданный на золотой посуде»
Екатерине открыли глаза и на личную жизнь светлейшего. Если она не могла обходиться без мужчин, то и он не мыслил жизни без женского общества. В его любовницах побывали и жена польского генерала Софья де Витт, в будущем графиня Потоцкая, и, как говорили, дочь адмирала Сенявина, и даже супруга итальянского мага Калиостро, заехавшего в Петербург всего на неделю, — она славилась верностью мужу, и Потемкин соблазнил ее на спор.
Фаворитки Потемкина
Но главным скандалом стал гарем, составленный Потемкиным из собственных племянниц — красавиц-дочерей его сестры Марфы и ротмистра Энгельгардта. Григорий Александрович воспитывал их после смерти сестры, причем в курс воспитания входила и наука общения с противоположным полом.
Через несколько лет очередную сестру выдавали замуж с щедрым приданым, и ее место занимала следующая по возрасту. Все это давало богатую пищу для сплетен, которые умножались с каждым днем, грозя обрушить на голову Потемкина монарший гнев.
Он решил защититься своим любимым оружием-щедростью. Весной 1791 года он устроил в столичном Таврическом дворце пышный праздник для Екатерины и трех тысяч ее придворных.
Такого праздника Петербург еще не видел: «Огромные люстры и фонари умножали блеск. Везде сверкали яркие звезды и прекрасные радуги из рубинов, изумрудов, яхонтов и топазов. Бесчисленные зеркала и хрустальные пирамиды отражали это волшебное зрелище. «Ужели мы там, где и прежде были?» — спросила императрица Потемкина с удивлением.
Опала отступила: Екатерина, увидев в постаревшем и располневшем князе черты прежнего бравого, опытного и умного фаворита, велела Григорию Александровичу срочно отправляться в румынский город Яссы, чтобы заключить мир с турками.
Стояла дождливая осень 1791 года, по дороге он подхватил лихорадку и в Яссы приехал совсем больным. Через несколько дней состояние ухудшилось. Но он, как рассказывали свидетели, еще боролся за свою жизнь и в последнюю свою трапезу «съел огромный кусок ветчины, целого гycя, несколько цыплят и в неимоверное количество кваса, меда и вина ».
Сразу после этого он велел вести его в Николаев, но в пути вдруг сказал сопровождающим: «Будет. Теперь некуда ехать: я умираю. Выньте меня из коляски: я хочу умереть в поле ». Его пожелание было полнено, и вечером 5 октября князь Таврический скончался. Тело Потемкина отвезли в Херсон и похоронили в основанном им соборе.
Фрагмент акварели «Смерть светлейшего князя Г.А. Потемкина-Таврического в Бессарабских степях»
Екатерина, пережившая светлейшего на пять лет, откликнулась на его смерть в письме немецкому барону Гримму:
“Вчера меня ударило, как обухом по голове…Мой ученик, мой друг, можно сказать, идол, князь Потемкин-Таврический скончался…Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца ».
Рассудочная выверенность этих слов говорит о том, что бывшая любовь в душе императрицы давно уступила место иному чувству. Но не ненависти, а спокойному уважению.
Та же метаморфоза случилась с Потемкиным, до последнего жизни он оставался верен своей стране и ее императрице. Потому они и вошли в историю рука об руку в числе великих созидателей России. link
К честолюбцу, начавшему с такими явными знаками успеха свою карьеру, подкрадывалось страшное несчастие: он окривел на правый глаз. История с этим глазом также послужила поводом для многих часто самых фантастических рассказов. Ходили слухи, что глаз Потемкину вышиб кулаком Алексей Орлов; что ему во время ссоры с одним придворным последний выколол глаз шпагою и т. п. Но достовернее всего является рассказ племянника «Светлейшего» - графа Самойлова, оставившего очень ценное для истории Потемкина жизнеописание знаменитого дяди. По рассказу Самойлова, Потемкин, возвратившись из Москвы в 1763 г. после коронации Екатерины II, заболел горячкой. Всегда отличаясь своенравностью, он и в этом случае не хотел лечиться обычным порядком и не обратился к патентованным докторам, а взял для этого простого знахаря «Ерофеича» (изобретателя знаменитой водочной настойки), обвязавшего ему голову какой-то доморощенной припаркой. Почувствовав страшный жар и боль в голове и обвязанном глазу, Потемкин сорвал повязку и заметил на глазу нарост, застилавший ему зрение. В нетерпении он сорвал этот нарост булавкой и окривел. Как бы то ни было, Потемкин лишился употребления одного глаза, и мы легко можем представить себе его страшное отчаяние. Его звали Алкивиадом, - и какою жестокой насмешкой была бы эта кличка по отношению к окривевшему Потемкину!
По свойственной его страстной натуре крайности, жизнерадостный до того Потемкин теперь отдался самому мрачному отчаянию. Все казалось ему погибшим: завоеванное уже внимание государыни, а с ним - блеск... слава и могущество... Он, по рассказам современников, целых 18 месяцев просидел безвыходно дома, в комнате с закрытыми ставнями, валялся в постели, отрастил бороду и принимал только самых близких людей. В наиболее сильные пароксизмы отчаяния Потемкин возвращался к мечтам детства о пострижении в монахи, усердно занимался богословскими вопросами и изучал богослужебные обряды... Весьма возможно, что в его голове роились и другие планы - во что бы то ни стало тем или другим способом завоевать себе известность, - и если ему казалась погибшей его карьера при дворе, то он мог стать известным вообще на поприще государственной службы. Племянник Потемкина сообщает, что дядя за время своего уединения много читал книг и «изощрял свой ум познаниями».
В конце концов Потемкин по своей живой натуре, лелея разные планы, примирился с своим недостатком, который, по отзывам современников, был почти незаметен и очень немного портил его замечательную красоту. С повязанным глазом Потемкин стал мало по малу появляться в обществе и, наконец, снова, по желанию Екатерины, попал во дворец.
Тот факт, что Потемкин был вызван из своего уединения самою императрицею, указывает, что последняя его помнила и интересовалась его судьбой. И весьма правдоподобны рассказы о том, что Орловы не желали появления его во дворце, иначе он еще ранее попал бы в придворные сферы, в которых имел такой успех.
Как бы то ни было, но в один прекрасный день к отшельнику явились Алексей и Григорий Орловы.
- Тезка, - сказал Григорий, - Государыня приказала мне глаз твой посмотреть!
Но Потемкин не хотел сначала исполнить этого требования; тогда Орловы силою сняли повязку с глаза и убедились, что их соперник окривел.
- Ну, тезка, - проговорил тогда Григорий Орлов, - а мне сказывали, что ты проказничаешь... Одевайся: государыня приказала привести тебя к себе!
Таким образом состоялось вторичное появление Потемкина при дворе.
Светлейший князь Григорий Александрович Потёмкин- Таврический (13 (24) сентября 1739 - 5 (16) октября 1791) - русский государственный деятель, который руководил присоединением к Российской империи и первоначальным устройством Новороссии, где обладал колоссальными земельными наделами и основал ряд городов, включая современные областные центры Днепропетровск (1776), Херсон (1778) и Николаев (1789).
Родился в семье среднепоместного смоленского дворянина из рода Потёмкиных, в имении Чижево (ныне Духовщинский р-н Смоленской области). Рано потерял отца, Александра Васильевича Потёмкина (1673-1746), вышедшего в отставку майором. Воспитан матерью (Дарья Васильевна, урождённая Кондырева), впоследствии статс-дамой, в Москве, где посещал учебное заведение Иоганна-Филиппа Литке в Немецкой слободе. С детства проявил любознательность и честолюбие; вступив в Московский университет (в 1755 г.), в июле 1757 в числе лучших 12 студентов представлен был императрице Елизавете, но в начале 1760 г. был исключён из университета за «ленность и нехождение в классы». Ещё в 1755 году, записанный в рейтары конной гвардии, поступил на службу в 1761 г., а при Петре III был вахмистром.
При участии в государственном перевороте 29 июня 1762 года Потёмкин обратил на себя внимание императрицы Екатерины II. Был сделан камер- юнкером и получил в собственность 400 душ крестьян. Биографические факты последующих годов известны лишь в общих чертах. Относящиеся к этому времени анекдоты об отношениях Потёмкина к императрице и братьям Орловым, а также о желании его постричься в монахи недостоверны.
Дворец князя Потёмкина в Покровском Смоленской губернии (1785-86) перешёл от него по наследству к Энгельгардтам.
Не добившись приближения к императрице, молодой честолюбивый офицер в 1769 г. отправился на русско- турецкую войну, сражался в рядах 1-й армии генерал- аншефа А. Голицына, отличился при разгроме войск Молдаванчи- паши и занятии Хотина, был удостоен чина генерал- майора. Голицын отмечал, что «русская конница до сего времени еще не действовала с такой стройностью и мужеством, как под командою генерал-майора Потёмкина».
В 1770-1771 годах он был в Санкт-Петербурге, где испросил позволение писать к императрице, но большого успеха не добился. В 1774 году стал генерал- поручиком. Императрица в это время уже переписывалась с ним и в собственноручном письме настаивала на том, чтобы он напрасно не рисковал жизнью. Через месяц после получении этого письма Потёмкин уже был в Санкт-Петербурге, где вскоре сделан генерал-адъютантом, подполковником Преображенского полка и, по отзывам иностранных послов, стал «самым влиятельным лицом в России».
Потёмкин не любил позировать художникам. Кажется, лучшее его изображение принадлежит гениальному русскому скульптору той поры Шубину. Лицо лешего, мудрая уродливость головы Эзопа. У Потёмкина были вечно всклокоченные чёрные волосы и тёмная, как у черта на старообрядческих иконах, кожа. Густо, как на чернозёме, росла чёрная же щетина. Одного глаза не было, а другой косил. За спиной его называли «Циклоп». Глаз Потёмкину выбили в бильярдной драке братья Орловы. Говорили, что нечаянно. А на самом деле- чтобы понизить его шансы у Екатерины.
Портрет Екатерины II. Ф.С. Рокотов. 1763
Манер никаких. Вечно грызёт ногти. Принимает посетителей и саму императрицу в широком халате, а под халатом нет не то что штанов, а и исподнего. Специально для него императрица составляет параграфы Эрмитажного устава, где третьим пунктом предупреждает: «Просят быть весёлыми, но ничего не уничтожать, не разбивать и не кусаться». К тому же болезненный меланхолик страдает приступами ипохондрии. Ипохондрия по-русски- тоска. Инстинктивная и необъяснимая. И тогда неделями он не выходит из кабинета, валяется неумытый и нечёсаный, с изгрызенными до крови ногтями.
Познакомили Екатерину с Потёмкиным, на свою беду, те же братья Орловы. Они обнаружили в нем один забавный талант: Потёмкин умел с необычайным мастерством подражать голосам и под настроение мог передразнить любого. Да так, что не отличишь. Вот и решили братья однажды «угостить» этим пародистом императрицу. Екатерина о чем-то спросила Потёмкина. Тот ответил ей её же собственным голосом, в котором она угадала и интонацию, и даже слова свои. Смеялась до слез. Екатерину он покорил прежде всего своими необычайными физическими достоинствами. Ей уже сорок лет. Григорию на десять лет меньше. Искушённая в любовных утехах императрица обнаружила вдруг, что, не будь этого случая в её жизни, она подлинного удовлетворения так и не узнала бы. Днём она не может прийти в себя от проведённых с ним ночей.
Портрет Екатерины II. Ф.С. Рокотов. 1780
По некоторым данным, в 1774 году Потёмкин и Екатерина даже заключили тайный морганатический брак в не сохранившейся церкви Вознесения (на этом месте стоит Церковь Вознесения Господня «Большое Вознесение») у Никитских Ворот в Москве. В июле 1775 г. у них родилась дочь, Елизавета, которая под именем Елизаветы Григорьевны Тёмкиной (с отброшенным первым слогом, как это было принято) воспитывалась в семье А.Н. Самойлова - племянника Потёмкина.
Портрет дочери императрицы Екатерины II и светлейшего князя Григория Потёмкина-Таврического – Елизаветы Григорьевны Тёмкиной. В.Л. Боровиковский. На портрете Е.Г. Тёмкиной 23 года.
Получая во всём поддержку государыни, Григорий Александрович фактически стал её соправителем, ближайшим помощником во всех государственных делах. Он сразу же принял на себя заботы по подавлению восстания Е. Пугачёва, организовав военные действия против повстанцев. Не засиживаясь подолгу в столице, Потёмкин приступил к плану хозяйственного освоения и военного укрепления юга России. За короткий срок он был произведён в генерал-аншефы и назначен вице-президентом Военной коллегии, стал членом Государственного совета, графом, удостоен орденов святого Андрея Первозванного и святого Георгия 2-й степени, пожалован княжеским достоинством Священной Римской империи.
Князь Г. А. Потёмкин. Неизв. художник.
В 1775 г. Потёмкин решительными действиями ликвидировал Запорожскую Сечь и положил начало запорожскому казачьему войску, подвластному российской короне. В 1776 г. он становится генерал-губернатором Новороссийской, Азовской и Астраханской губерний. Правитель юга обдумывал план борьбы с Турцией вплоть до уничтожения турецкого государства и воссоздания Византии. При устье Днепра Потёмкин заложил Херсон с корабельной верфью, руководил строительством Екатеринослава (ныне Днепропетровск), освоением Кубани, действиями русских войск на Кавказе. В его руках было сосредоточено управление всей южной Россией от Чёрного до Каспийского морей.
Переписка его с императрицей не прекращается, наиболее важные государственные бумаги проходят через его руки, путешествия его обставлены «необычайными почестями», императрица часто делает ему ценные подарки. В ноябре 1776 года Потёмкин был отправлен «в отпуск для ревизии Новгородской губернии». А через несколько дней после его отъезда известное место рядом с опочивальней Екатерины было занято юным красавцем Завадовским. Потёмкин пришел в бешенство. Даже собирался объединиться с братьями Орловыми, чтобы отобрать у коварной изменщицы трон. Потом успокоился. Лишь вытребовал у своего преемника сто тысяч за прежние свои апартаменты в покоях Екатерины. Тот выкуп отдал, конечно, деньгами императрицы.
Потёмкин первым понял значение присоединения к России Крыма. Он писал Екатерине: «Крым положением своим разрывает наши границы... Приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить Вас не может, а только покой доставит». 8 апреля 1782 г. императрица подписала манифест, окончательно закрепляющий Крым за Россией. Первыми шагами Потёмкина по реализации этого манифеста стали строительство Севастополя как военного и морского порта России и создание Черноморского флота (1783 г.). Флот был построен очень спешно, частью из негодного материала, но в последовавшей войне с Турцией оказал значительные услуги.
Черноморский флот в Феодосии. И.К. Айвазовский.
В 1784 г. Екатерина произвела своего помощника в генерал-фельдмаршалы, назначила президентом Военной коллегии и генерал-губернатором Крыма, наименованного Таврической областью. В военном деле Потёмкин провел некоторые рациональные реформы. Он уничтожил пудру, косички и букли, ввёл легкие сапоги. Есть, однако, отзывы, что небрежность Потёмкина привела дела военного ведомства в хаотическое состояние. В 1787 г. Григорий Александрович сопровождал императрицу в поездке на юг, до самого Севастополя, при прощании в Харькове она, довольная всем увиденным на юге, пожаловала его титулом «светлейшего князя Таврического».
Фейерверки в честь Екатерины II во время её путешествия в Крым. Неизв. художник 1780г.
Многие считают, что во время этого путешествия Потёмкин, не добившийся особых успехов на административном поприще, решил представить себя в лучшем свете и инсценировал результаты деятельности - т. н. «потёмкинские деревни». Ленинградский учёный А. М. Панченко доказал, что это - миф. Но миф особого рода. Дело в том, что тогда было принято пышно декорировать все придворные мероприятия. Но украшения были настолько роскошными, что породили сомнение даже реальности существующего. И это могло быть не только прихотью Потёмкина - ведь Екатерину сопровождал австрийский император Иосиф II.
Под Балаклавой кортеж встретила «амазонская рота», составленная из жен и дочерей балаклавских греков, которая привела в восторг императрицу.
С началом русско-турецкой войны 1787 - 1791 гг. неутомимый Потёмкин возглавил 1-ю, Екатеринославскую, армию, одновременно светлейший князь Таврический руководил действиями Черноморского флота. Это он придумает написать в приказах знаменитые слова - «Россия или смерть». И это впервые сделает национальное чувство лучшим и благороднейшим оружием русских. За взятие Очакова он был награжден орденом святого Георгия 1-й степени; в честь Потёмкина императрица велела выбить золотую медаль. За победы на Днепровском лимане он также удостоен украшенной алмазами шпаги, которая была прислана ему на золотом блюде с надписью: «Командующему Екатеринославскою сухопутною и морскою силою, яко строителю военных судов».
Копия с акварели М.М. Иванова «Лагерь Г.А. Потёмкина под Очаковым».
Победитель основал неподалеку от Очакова, в месте соединения рек Буг и Ингул, город, наименованный им Николаевым (в честь Николая-чудотворца). По приезде его в Петербург императрица устроила Григорию Александровичу необыкновенно пышный и торжественный приём, наградила лавровым венком, специально изготовленным и богато украшенным фельдмаршальским жезлом, а также орденом святого Александра Невского. Суворов в 1789 г. писал о нем: «Он честный человек, он добрый человек, он великий человек: щастье мое за него умереть».
Григорий Александрович был высокого роста, имел статную фигуру и красивое лицо, которое мало портил поврежденный в молодости глаз. Всех чинов и богатств он добился благодаря неустанным трудам на пользу отечеству и государыне. Имел противоречивую натуру: бывал спесив и обходителен, щедр и скуп, любил и простоту, и роскошь. Поэт Державин писал о Потёмкине в торжественных «Хорах»:
«Одной рукой он в шахматы играет.
Другой рукою он народы покоряет.
Одной ногой разит он друга и врага,
Другою топчет он вселенны берега».
Портрет князя Григория Александровича Потёмкина-Таврического.
Лампи Иоганн-Баптист Старший. Апрель 1791 года. Эрмитаж.
В феврале 1791 г. Потёмкин отправился в Петербург, где в подаренном ему Таврическом дворце 28 апреля (9 мая) организовал пышный праздник в честь Екатерины, затмивший немыслимой роскошью прежние пиры «светлейшего». На десерт было подано блюдо с бриллиантами, и гости черпали их ложками. Безуспешно пытался он вывести императрицу из-под влияния братьев Зубовых и испытывал моральное опустошение. Хотя Екатерина и уделяла ему всё ту же долю участия в государственных делах, но личные отношения её с Потёмкиным изменились к худшему. По её желанию Потёмкин должен был уехать из столицы, где он за четыре месяца истратил на пиршества 850 тысяч рублей, выплаченных потом из кабинета.
Потёмкинский Таврический дворец в Санкт Петербурге.
После охлаждения чувств между ним и Екатериной Потёмкин, как отмечали шокированные современники и иностранные дипломаты, устроил свою личную жизнь следующим образом: пригласив жить в свой дворец своих племянниц, дочерей своей сестры Елены Энгельгардт, он по мере их взросления «просвещал» их, а потом через некоторое время выдавал замуж. Племянницы боготворили Потёмкина всю жизнь.
По возвращении в Яссы Потёмкин деятельно вёл мирные переговоры, но болезнь помешала ему окончить их. 5 октября 1791, направляясь из Ясс в Николаев, Потёмкин умер от перемежающейся лихорадки неподалёку от молдавского села Рэдений Веки. «Вот и всё, - сказал он, - некуда ехать, я умираю! Выньте меня из коляски: я хочу умереть на поле!»
Смерть Г.А. Потёмкина 5 октября 1791г. Гравюра по рисунку Т.Г. Шевченко 1850-е.
Горе Екатерины было очень велико: по свидетельству французского уполномоченного Жене, «при этом известии она лишилась чувств, кровь бросилась ей в голову, и ей принуждены были открыть жилу». «Кем заменить такого человека? - повторяла она своему секретарю Храповицкому. - Я и все мы теперь как улитки, которые боятся высунуть голову из скорлупы». Она писала Гримму: «Вчера меня ударило, как обухом по голове… Мой ученик, мой друг, можно сказать, идол, князь Потёмкин Таврический скончался… О, Боже мой! Вот теперь я истинно сама себе помощница. Снова мне надо дрессировать себе людей!..»
Одетый в парадный генерал-фельдмаршальский мундир, светлейший князь был забальзамирован и уложен в двойной гроб: дубовый и свинцовый. В изголовье князя положили миниатюрный портрет Екатерины ІІ, весь усыпанный бриллиантами. Вскоре после кончины князя было оглашено указание Екатерины ІІ: «…Тело покойного князя перевесть в Херсон, и там погребеть со всеми подобающими степени и заслугам его почестями». Главным распорядителем похорон был назначен генерал Михаил Сергеевич Потёмкин. 22 ноября 1791 года погребальный траурный кортеж прибыл в Херсон.
Екатерининский собор в Херсоне, основанный Потёмкиным. В нём же он и был похоронен в 1791 году.
После панихиды прозвучали артиллерийские залпы и троекратный выстрел из ружей. Прах Потёмкина был захоронен в соборе Св. Екатерины в Херсонской крепости. Гроб с телом светлейшего был опущен в склеп: «…сего месяца 23 дня тело покойного светлейшего князя в Херсонской соборной церкви предано земле с подобающей церемонией, место для погребения выбрано пристойное…»
Тело светлейшего князя Григория Александровича Потёмкина- Таврического покоилось под церковным полом по правую сторону амвона. В полу была сделана подъёмная дверь через которую спускались в свод, где стоял на возвышении свинцовый гроб, а перед ним находилась икона с горящею пред нею лампадой. В 1798 г. по приказанию императора Павла забальзамированное тело Г. А. Потёмкина было, по православному обычаю, предано земле: «всё тело, без дальнейшей огласки, в самом же том погребу погребено было в особо вырытую яму, а погреб засыпан землею и изглажен так, как бы его никогда не бывало». Сход в склеп в более поздние годы был закрыт. Мраморное надгробие находится на прежнем месте, в правой части собора, перед амвоном; ежегодно, в день памяти Потёмкина, на его могиле служится панихида.
Херсон. Памятник Потёмкину.
Источники- Википедия, статья Е. Гуслярова.
До Потемкина в бурной жизни Екатерины было четыре «случая» — так называли при дворе ее официальных фаворитов. Салтыков, Понятовский, Орлов, Васильчиков — за 22 года, которые прошли с тех пор, как она впервые изменила своему коронованному супругу, не так уж много для той, кого молва окрестила «северной Мессалиной».
Краткость этого списка скорее говорит о постоянстве бывшей Софьи Фредерики Августы, о ее склонности видеть в каждом искателе богатства и власти того самого прекрасного принца, о котором она мечтала в детстве, в уютном и скучном Цербсте.
Фикхен, как звали ее дома, была первым ребенком князя Христиана Анхальт-Цербстского и юной Иоганны Елизаветы. Родители ждали сына и были расстроены тем, что родилась девочка.
Позже в своих «Мемуарах» Екатерина напишет об отношении к ней в семье: «Меня едва терпели, очень часто сердито и даже зло отчитывали, причем не всегда заслуженно. Отца своего я видела редко, и он почитал меня за ангела: мать же мало занималась мною».
Правда, когда девочка подросла, мать стала интересоваться ею больше — удачно выдав Софью замуж, Иоганна рассчитывала породниться с одним из европейских королевских семейств. Но даже в самых честолюбивых планах княгини Цербстской не было того, что ее Фикхен станет императрицей огромной страны, размером превосходящей все государства Европы вместе взятые.
По воспоминаниям Екатерины, получив письмо с приглашением приехать в Петербург вместе с «принцессой старшей дочерью» на прием к императрице, ее мать пришла в необыкновенное волнение и буквально в считанные дни собралась в дальнюю поездку.
Нельзя сказать, что при встрече великий князь Петр Федорович, который приходился ей троюродным братом и потенциальным женихом, очень уж понравился принцессе Цербстской. «Довольно быстро я поняла, — писала она в воспоминаниях, — что он не уважал народ, править которым был призван… не любил русское окружение и вообще был еще совсем ребенком».
Тем не менее ради того, чтобы стать супругой Петра, Екатерина серьезно взялась за изучение русского языка и традиций страны, и что самое главное — перешла из лютеранской веры в православную. «Ничего хорошего сердце мне не предвещало, — честно признавалась она в своих «Мемуарах». — Двигало мной только честолюбие. В душе моей что-то говорило без тени сомнения, что я сама добьюсь своего и стану русской императрицей».
После обручения с великим князем Петром Федоровичем у Екатерины началась совершенно иная жизнь. И не в последнюю очередь из-за того, что она наконец узнала «тайну отношений между женщиной и мужчиной». По воспоминаниям будущей императрицы, чувственность проснулась у нее уже в тринадцать лет. Время от времени ее охватывали приступы непонятного возбуждения. Что было причиной такого состояния, она тогда не догадывалась, ни мать, ни ее воспитательница Бабет Кардель не говорили с ней об этом.
Конечно, ко времени замужества Екатерина уже была гораздо более сведуща в вопросах пола, но лишь теоретически. По книгам, которые ей довелось прочесть, отношение к любви у принцессы сформировалось несколько романтическое, и в мужчине она хотела видеть не только любовника, но и близкого друга. Этого она искала, в первую очередь, и в своем муже, но вспыльчивый и неумный Петр Федорович быстро превратил любовь молодой супруги в ненависть, за что поплатился троном, а потом и жизнью.
Из братьев Орловых, Григория и Алексея, прекрасных принцев тоже не вышло — слишком уж жадно требовали они милостей новой государыни. Для Екатерины это был хороший урок: привыкнув мыслить государственными интересами, она пообещала себе больше не влюбляться. И пора бы: императрице перевалило за сорок, в ее возрасте некоторые дамы уже нянчили внуков. Какие уж тут влюбленности?
И все же романтическая натура взяла верх над здравым смыслом: она завела роман с камер-юнкером Васильчиковым. соблазнившись его молодецкой статью и нежным девичьим румянцем. Но недалекий Васильчиков, с головой, «набитой соломой», не стал советчиком в государственных делах и достойным собеседником для Екатерины.
Выучив русский язык, переняв веру; и обычаи новых подданных, она, тем не менее, не могла до конца познать «загадочной русской души». Только мужчине — умному, смелому и любящему — было по силам помочь ей понять эту огромную чужую страну и достойно управлять ею. В этом заключалась одна из причин смены фаворитов, хотя была и другая — природная чувственность императрицы.
При дворе шептались, что она может заснуть только в объятиях мужчины. И действительно, в краткие периоды «бесфаворитья» Екатерина становилась придирчива, кричала на слуг и принимала опрометчивые решения. Так что интересы государства требовали присутствия рядом с ней проверенного «случая». Отбором таковых занималась ее верная камеристка Марья Саввишна Перекусихина, доносившая госпоже обо всех молодых, красивых и высоких (не ниже метра восьмидесяти) мужчинах, появлявшихся в столичном свете.
Иногда, правда, царица обходилась без услуг Перекусихиной. Так случилось и в конце 1773 года, когда она любезным письмом пригласила в Петербург новоиспеченного генерала Григория Потемкина, отличившегося в войне с турками. Екатерина впервые познакомилась с Потемкиным еще в 1762-м, когда он участвовал в перевороте, посадившем ее на трон. В то время сыну небогатого смоленского помещика исполнилось всего 22 года, и он отчаянно старался понравиться императрице. Она запомнила, что он смешно, хоть и грубовато острил и мастерски подражал голосам на животных и людей. Пару раз Екатерина пригласила его на ассамблеи во дворец, но влюбленные взоры, которые юноша бросал на нее, очень не понравились братьям Орловым.
Скоро случилось несчастье: Потемкин лишился глаза. Сам он уверял, что око потеряло способность видеть от неудачного лечения — как-то, заболев горячкой, Григорий обратился к мужику — знахарю, который делал ему припарки с едкими мазями. Но ходили упорные слухи, что глаз ему выбили в драке братья-разбойники Орловы, — а потом, издеваясь, еще и прозвали его «циклопом». Родственник Потемкина Самойлов писал, что от отчаянья Григорий на целых полтора года уехал в деревню и даже собирался уйти в монастырь. Потом
Потемкин все-таки вернулся в столицу и на много лет застрял в малозаметной должности при дворе.
Час его настал в 1769 году, когда, устав от придворной скуки, он попросился добровольцем на войну с турками, где проявил не только храбрость, но и полководческий талант. Теперь это был уже не веселый юнец, а зрелый мужчина, немало переживший и передумавший.
Конечно. Екатерина почувствовала разницу при встрече, но прежде всего она обратила внимание на внешний вид гостя: громадный рост, грива нечесаных каштановых волос, чувственные губы и безупречно белые зубы — большая редкость по тем временам. Правый глаз был серо-зеленым, левый, незрячий, постоянно прищурен, что придавало лицу горделивое выражение.
Трудно сказать, какой он увидел прежде обожаемую им императрицу — история не сохранила никаких письменных свидетельств. Но в то время она, несмотря на малый рост (157 см) и полноту, все еще оставалась красивой и привлекательной для мужчин, хотя немалую долю этой привлекательности обеспечивала магия власти. Не остался к ней равнодушным и Потемкин: уже в ближайшие дни всезнающие европейские дипломаты отправили в свои столицы донесения о том, что у Екатерины появился новый «случай».
Английский посол Гуннинг сообщал: «Его фигура огромна и непропорци-ональна, а внешность отнюдь не притягательна. При этом он прекрасно знает людей и более проницателен, чем его соотечественники». Немец Сольмс сплетничал: «Генерал Потемкин почти не покидает покоев государыни… При его молодости и уме ему будет легко занять в сердце императрицы место Орлова, которого не умел удержать Васильчиков».
Так и случилось — на два года Екатерина и Потемкин стали неразлучны. Этапы его возвышения прилежно фиксировали царские указы: в марте 1774-го фаворит быт назначен подполковником Преображенского полка (полковником была сама императрица), в июне стал вице-президентом Военной коллегии, в следующем году получил титул графа.
Для придворных высокое положение Потемкина было еще нагляднее: очень скоро он переехал в Зимний дворец, в покои, соединенные винтовой лестницей с будуаром Екатерины. Такие же покои фаворит получил в Большом Царскосельском дворце, но там его путь в спальню патрицы пролегал по длинному холодному коридору, и она заботливо предупреждала: «Вперед по лестнице босиком не бегай, а если захочешь от насморка скорее отделаться, понюхай табак крошичко».
Шокируя приближенных Екатерины. Потемкин расхаживал по дворцу в халате или шубе на голое тело, в домашних туфлях и розовом ночном колпаке. При этом он вечно что-то грыз — яблоко, пирожок или репку, — а объедки попросту бросал на пол. Бывало, Григорий прилюдно ковырял в зубах, а увлекшись разговором с каким-нибудь министром или послом, нередко начинал грызть ногти. Другого бы изгнали с позором, а его влюбленная царица всего лишь прозвала «первым ногтегрызом империи».
Правда, старалась воспитывать, сочинив и вывесив правила поведения во дворе, где присутствовал и такой пункт: «Быть веселым. однако ж ничего не портить, не ломать и ничего не грызть». Пеняла она ему и на то, что он разбрасывал в ее комнатах свои вещи: «Долго ли это будет, что пожитки свои у меня оставляешь. Покорно прошу по-турецкому обыкновению платки не кидать».
Сердилась Екатерина притворно – ей, воспитанной в строгих немецких правилах, вдруг стали милы и неряшество Потемкина, и его немудреные шутки: «Миленький, какой ты вздор говорил вчерась. Я и сегодня еще смеюсь твоим речам. Какие счастливые часы я с тобою провожу!» Едва расставшись с ним, она начинала скучать, если он не приходил к ней вечером, заигравшись в карты, не могла спать; однажды два часа простояла на сквозняке у его покоев, не решаясь войти — там были люди. В отличие от Потемкина, она не могла пренебречь условностями, явившись, к примеру, вечером к нему в спальню. «Я искала к тебе проход, — жаловалась царица, — но столько гайдуков и лакей нашла на пути, что покинула таковое предприятие… Границы наши разделены шатающимися всякого рода животными». Конечно, она понимала, что ведет себя не по-царски, в чем и признавалась ему: «О. господин Потемкин, что за странное чудо вы содеяли, расстроив так голову, которая доселе слыла одной из лучших в Европе? Стыдно, дурно, грех, Екатерине Второй давать властвовать над собою безумной страсти!»
Сохранились сотни писем Екатерины и Потемкина друг другу, составившие отдельный том «Литературных памятников». В основном это короткие записки влюбленных, которые они писали по несколько раз в день, когда из-за дел не могли остаться наедине. Императрица писала больше и ласковей, придумывая для любимого десятки шутливых и нежных прозвищ — «родная душенька моя», «дорогой мой игрушоночек», «сокровище», «волчище», «золотой мой фазанчик» и даже «Гришефишенька». Потемкин был более сдержан и называл Екатерину исключительно «матушкой» или «государыней». Свою любовь он проявлял иначе — заставлял слуг, доставивших записку, стоять на коленях, пока он пишет ответ.
Придворные ломали голову над тем, чем Потемкин покорил императрицу. Как водится. пошли слухи и более-менее правдивые — что он веселит ее, позволяя отвлечься от государственных забот, и ме-нее правдивые — о его невероятной мужской силе, и совеем вздорные — что он владеет черной магией и опоил Екатерину приворотным зельем. Никто не верил, что она ценит его за ум и способности, тем не менее, именно так оно и было.
Потемкин читал все важные государственные документы и давал по поводу них рекомендации — как правило, дельные. Фактически командуя русской армией, он затеял ее масштабную перестройку и восстановил военный флот, сошедший на нет после смерти Петра. В отношениях с зарубежными странами он добился немалых успехов — к примеру, заключил союз с Австрией, получив за это титул светлейшего князя Священной Римской империи. На приеме по этому поводу Екатерина публично обняла Потемкина и объявила, что в России нет головы лучше, чем у него.
Именно голова Григория Александровича, а не другие части его сиятельного тела, побуждала императрицу беречь их отношения, прощая ему и вопиющее пренебрежение этикетом, и приступы меланхолии, которые случались у Потемкина довольно часто. К тому же Григорий оказался настоящим ревнивцем, и Екатерине нередко приходилось униженно оправдываться: «Нет, Гришенька, статься не может, чтоб я переменилась к тебе. Отдавай сам себе справедливость: после тебя можно ли кого любить? Я думаю, что тебе подобного нету».
Чтобы успокоить подозрения своего «случая», Екатерина, вполне возможно, пошла на смелый шаг — тайное венчание с ним. Есть версия, что это случилось в июне 1774 года в неприметной церкви Сампсония Странноприимца на Выборгской стороне. Документальных подтверждений их венчания нет, однако именно после этого Екатерина в своих письмах стала называть Потемкина «дорогим мужем», а себя «верной женой». Кульминацией их романа стало длительное путешествие в Москву, где предполагалось отпраздновать победу над турками и исподволь — над Пугачевым, грозное восстание которого только что было подавлено.
В январе 1775 года императрица торжественно въехала в старую столицу России вместе с Потемкиным. Влюбленные всюду появлялись вдвоем: вместе они посетили подмосковное село Черная Грязь, где Екатерина решила выстроить грандиозный дворец — в честь этого строительства место переименовали в Царицыно. В июле на Ходынском поле устроили праздник, при подготовке которого Потемкин превзошел сам себя. На поле разбили парк, проложили ручьи с названиями «Дон» и «Днепр», выстроили крепости, минареты и колонны. Фейерверки выписывали в небе вензель императрицы. Десятки тысяч гостей пили вино из фонтанов и угощались зажаренными на вертелах быками и баранами.
Двенадцатого июля императрица покинула празднества, сославшись на боль в животе. Появилась она через пару дней похорошевшей и постройневшей. В эти же дни родилась девочка, известная позже под именем Елизаветы Григорьевны Темкиной: воспитывалась она в семье графа Самойлова, и Потемкин проявлял к ней постоянный интерес. Ходили слухи, что это дочь Екатерины, получившая, по тогдашнему обычаю, усеченную фамилию отца. Правда, сама царица Темкиной не интересовалась, но не больше внимания она проявляла и к своему сыну от Григория Орлова — графу Бобринскому, тоже отправленному на воспитание в приемную семью.
Статус тайного мужа не успокоил Потемкина: он стал вести себя с императрицей еще более свободно, а порой и дерзко. Их встречи становились все реже: теперь он просиживал за картами не только вечера, но и ночи, и до нее доходили слухи о его связях с другими женщинами. Но хуже было другое: подобно героям русских сказок, он отчаянно затосковал, добившись всего в этой жизни и поняв, что стремиться больше некуда. Своему племяннику Энгельгардту Потемкин признался как-то за обедом: «Может ли человек быть счастливее меня? Все желания. все мечты мои исполнились как по волшебству. Я хотел занимать высокие посты — я получил их; иметь ордена — все имею: любил играть — могу проигрывать без счета;… любил драгоценности — ни у кого нет таких редких, таких прекрасных. Одним словом — баловень судьбы». С этими словами Потемкин схватил со стола «тарелку драгоценного сервиза», швырнул ее об пол и заперся в своей спальне.
Екатерина долго не могла понять, что случилось с ее «Гришефишенькой». Пыталась то ублажить его подарками, то подольститься, то, напротив, сурово отчитать. На пару дней наступало примирение, потом он снова вспыхивал или впадал в меланхолию, слоняясь по дворцу как привидение. Наконец ее немецкая практичность взяла верх: она дала Потемкину понять, что им надо расстаться. При этом Екатерина не собиралась давать ему «полную отставку», дабы не лишиться его советов, да и просто ежедневного лицезрения по-прежнему милого ей лица.
По взаимному соглашению было решено, что он покинет дворец, но сохранит право появляться там в любое время и главное — порекомендует Екатерине достойного преемника. Так и случилось: в декабре 1775 года в ее покоях появился генерал Петр Завадовский — мужчина видный, но немолодой, не блещущий талантами и к тому же преданный Потемкину.
Враги светлейшего в России и за рубежом приуныли, обнаружив, что его позиции во власти ничуть не пошатнулись. Ему были пожалованы новые земли с тысячами крестьян. Зная его любовь к наградам. Екатерина обратилась с просьбой к европейским монархам, большинство из которых приходилось ей родственниками, вручить Потемкину высшие ордена. Она даже планировала сделать его герцогом Курляндии, но этот план сорвался, поскольку Григорий вдруг заявил, что более не желает подобных подарков от императрицы.
Роль сводника неожиданно показалась ему оскорбительной, и он еще отчаянней принялся изводить императрицу приступами ревности — притом, что сам, как доносили доброжелатели, пустился в «неслыханный разврат». Он, то требовал удаления Завадовского от двора, то соглашался на его присутствие, а сам снова собирался в монастырь — «ежели мне определено быть от Вас изгнанному, то лучше пусть это будет не на большой публике. Не замешкаю я удалится, хотя мне сие и наравне с жизнью».
В конце концов, Екатерина решилась отослать Потемкина от двора, назначив его генерал-губернатором Новороссии, почти безлюдных из-за татарских набегов.
Несколько следующих лет Григорий Александрович почти не появлялся в Петербурге. Ему приходилось делать великое множество дел: от основания крепостей до регулирования цен на товары.
Его стараниями на землях Новороссии были отменены некоторые налоги, благодаря чему сюда устремились не только русские и украинские крестьяне, но и иноземцы — греки, болгары, сербы, евреи. Дивясь богатствам южных земель, светлейший строил проекты уничтожения «ленивой и тиранической» Османской империи и создания на ее месте дружественной России Греческой империи, во главе которой предполагалось поставить второго внука Екатерины. Константина Павловича.
Тем временем императрица меняла фаворитов: Завадовского быстро оттеснил Ермолов, потом Зорич, потом юный, безвременно умерший Александр Ланской (его смерть злые языки тоже приписали любовной ненасытности Екатерины). Механизм этого круговорота раскрыл француз Сен-Жан, бывший одно время секретарем Потемкина: «Князь на основании сведений, сообщаемых многочисленными клевретами, выискивал молодых офицеров, обладавших качествами, необходимыми, чтобы занять положение, которое он сам занимал в продолжение двух лет. Затем он заказывал портреты кандидатов и предлагал их на выбор императрице».
Это показывает, что Екатерина по-прежнему верила одному Потемкину и прислушивалась к нему. Все об этом знали, поэтому именно к светлейшему, а не к министрам и сенаторам, являлись иностранные послы, присылались важнейшие бумаги, приходили с жалобами обиженные.
Стараниями Потемкина был создан с нуля Черноморский флот, о котором мечтал еще Петр I. Новые города Одесса и Николаев стали центрами корабельного строительства. В безлюдных степях Новороссии выросли и другие города – Екатеринослав, Херсон, Мариуполь. Русские поселения придвигались все ближе к Крыму, и
Потемкин писал Екатерине: «Положите же теперь, что Крым ваш и что нет уже сей бородавки на носу — вот вдруг положение границ прекрасное». В 1783 году последний крымский хан Шагин-Гирей был отрешен от власти. Своим манифестом императрица объявила Крым владением России под именем Таврической губернии, а Потемкину указом императрицы был присвоен титул князя Таврического.
Желая осмотреть новые владения, а возможно и соскучившись по своему Гришеньке, весной 1787 года Екатерина отправилась в путешествие на юг. Ее сопровождал огромный караван слуг, охраны и иностранных гостей. С Екатериной ехал даже император Священной Римской империи Иосиф II, которому она хотела показать новые владения. Зрелище превзошло ожидания – там, где раньше расстилалась голая степь, появились многолюдные города, села, распаханные поля. Самые подозрительные иностранцы даже решили, что это — раскрашенные декорации, построенные Потемкиным по приказу царицы.
По возвращении саксонский посланник Гельбрих спешно написал об этом книжку, от которой и пошло выражение «потемкинские деревни». Показухи правда хватало — по пути следования царского кортежа срочно выкрасили заборы, а поселян одели в нарядные платья. Но главное — заселение Новороссии и ее благоустройство — светлейший не мог подделать при всем желании. Это было особенно заметно в Севастополе, где перед гостями предстал русский флот в боевом строю, прогремевший салютом из всех пушек.
Участник путешествия, французский принц де Линь, писал: «Путешествие императрицы можно назвать волшебством. На каждом почти шагу встречали мы нечаянное, неожиданное. Там видели эскадры, там конные отряды, там освещение, на несколько верст простиравшееся: здесь сады, в одну ночь сотворенные!»
Звездный час Потемкина стал началом его опалы. Тем же летом разразилась новая война с Турцией, жаждущей реванша за прежние поражения. Войск у светлейшего было мало, припасов еще меньше, к тому же его, как на грех, охватил очередной губительный . Он ворчал, что все пропало, война проиграна и лучше вернуть туркам Крым. Правда, Потемкин сумел взять сильную турецкую крепость Очаков, но на это ушло полгода.
Явившись с победой в Петербург, он обнаружил, что императрица вежлива с ним, но холодна. Вскоре Григорий Александрович узнал, что у причины такой холодности было имя — Платон Зубов. Красавец-поручик познакомился с Екатериной в южном путешествии и постепенно стал самым близким императрице человеком. Ему было 22 года, ей — 60. Став фаворитом, Зубов видел залог прочности своего положения в очернении всех предыдущих «случаев» царицы и прежде всего Потемкина. В вину светлейшему были поставлены и военные неудачи, и непорядки в Новороссии, и казнокрадство его приближенных.
Безусловно, не все из рассказанного Зубовым было неправдой: даже в ту эпоху показной роскоши поведение Потемкина казалось вызывающим. Генерал Ланжерон, навестивший его в Бендерах, вспоминал: «Золото и серебро сверкали, куда ни посмотришь. На диване, обитом розовой материей с серебром, обрамленном серебряной бахромой и убранном лентами и цветами, сидел князь в изысканном домашнем туалете рядом с предметом своего поклонения, среди нескольких женщин, казавшихся еще красивее от своих уборов. А перед ним курились духи в золотых курильницах. Середину комнаты занимал ужин, поданный на золотой посуде»
Екатерине открыли глаза и на личную жизнь светлейшего. Если она не могла обходиться без мужчин, то и он не мыслил жизни без женского общества. В его любовницах побывали и жена польского генерала Софья де Витт, в будущем графиня Потоцкая, и, как говорили, дочь адмирала Сенявина, и даже супруга итальянского мага Калиостро, заехавшего в Петербург всего на неделю, — она славилась верностью мужу, и Потемкин соблазнил ее на спор.
Но главным скандалом стал гарем, составленный Потемкиным из собственных племянниц — красавиц-дочерей его сестры Марфы и ротмистра Энгельгардта. Григорий Александрович воспитывал их после смерти сестры, причем в курс воспитания входила и наука общения с противоположным полом.
Через несколько лет очередную сестру выдавали замуж с щедрым приданым, и ее место занимала следующая по возрасту. Все это давало богатую пищу для сплетен, которые умножались с каждым днем, грозя обрушить на голову Потемкина монарший гнев.
Он решил защититься своим любимым оружием-щедростью. Весной 1791 года он устроил в столичном Таврическом дворце пышный праздник для Екатерины и трех тысяч ее придворных.
Такого праздника Петербург еще не видел: «Огромные люстры и фонари умножали блеск. Везде сверкали яркие звезды и прекрасные радуги из рубинов, изумрудов, яхонтов и топазов. Бесчисленные зеркала и хрустальные пирамиды отражали это волшебное зрелище. «Ужели мы там, где и прежде были?» — спросила императрица Потемкина с удивлением».
Опала отступила: Екатерина, увидев в постаревшем и располневшем князе черты прежнего бравого, опытного и умного фаворита, велела Григорию Александровичу срочно отправляться в румынский город Яссы, чтобы заключить мир с турками.
Стояла дождливая осень 1791 года, по дороге он подхватил лихорадку и в Яссы приехал совсем больным. Через несколько дней состояние ухудшилось. Но он, как рассказывали свидетели, еще боролся за свою жизнь и в последнюю свою трапезу «съел огромный кусок ветчины, целого гycя, несколько цыплят и в неимоверное количество кваса, меда и вина». Сразу после этого он велел вести его в Николаев, но в пути вдруг сказал сопровождающим: «Будет. Теперь некуда ехать: я умираю. Выньте меня из коляски: я хочу умереть в поле». Его пожелание было полнено, и вечером 5 октября князь Таврический скончался. Тело Потемкина отвезли в Херсон и похоронили в основанном им соборе.
Екатерина, пережившая светлейшего на пять лет, откликнулась на его смерть в письме немецкому барону Гримму: Вчера меня ударило, как обухом по голове…Мой ученик, мой друг, можно сказать, идол, князь Потемкин-Таврический скончался…Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца». Рассудочная выверенность этих слов говорит о том, что бывшая любовь в душе императрицы давно уступила место иному чувству. Но не ненависти, а спокойному уважению.
Та же метаморфоза случилась с Потемкиным, до последнего жизни он оставался верен своей стране и ее императрице. Потому они и вошли в историю рука об руку в числе великих созидателей России.
(Продолжение)
Потёмкин впервые увидел свою будущую супругу Екатерину Алексеевну, только что вступившую на престол, когда ему не исполнилось ещё и 23 лет.
О сердечных его увлечениях до того времени ничего неизвестно. Но что же дальше? 23 года - возраст по тем временам уже не такой уж и малый. Петра Александровича Румянцева, его учителя в боевых делах, в том возрасте уже женили. Да и только ли его?!
О первом увлечении рассказывает племянник Потёмкина Александр Николаевич Самойлов, сын его сестры Марии Александровны, выданной замуж за графа Николай Александровича Самойлова, капитана лейб-гвардии Преображенского полка, который впоследствии «дослужился в чин тайного советника, был сенатором и ордена Святой Анны кавалером».
После переворота 28 июня 1762 года, вступившая на престол Императрица Екатерина Алексеевна, приблизила ко двору наиболее ярких и отважных участников тех событий. Потёмкин был отмечен особым вниманием за своё воспитание, за начитанность, умение поддержать интересный разговор, за необыкновенный такт в общении с людьми и в то же время твёрдость в отстаивании своей точки зрения.
Он стал активным участником мероприятий, связанных с коронацией Императрицы, которые проходили в Москве. Двор после торжеств надолго задержался в Древней Столице.
В этот период, как выразился Александр Николаевич Самойлов, «при первоначальном служении Григория Александровича при дворе», было увлечение одной очаровательной придворной, принадлежащей к высшему свету, да всё оборвалось, ибо, по словам Самойлова, «когда столь лестные надежды приготовляли его к скорому возвышению, постигло его несчастие».
Самойлов подробно остановился на том весьма трагичном эпизоде из жизни Григория Александровича не случайно. Происшествие то обросло множеством самых невероятных сплетен. То, что у Потёмкина были проблемы с одним глазом, достаточно известно, он даже на портретах изображён чаще всего в профиль, да с таким расчётом, чтобы левый глаз не попадал в «объектив» художника.
Потёмкин родился 13 сентября 1739 года, значит, 23 года ему исполнилось во время торжеств по случаю коронации, которая происходила в сентябре-месяце. А когда возвращались в Москву, ему шёл 24-й год. Представьте себе, каково было совсем ещё молодому человеку, стоявшему на пороге возвышения, лишиться зрения не один глаз?
Но сплетникам не было до того дела. Они судачили, мол, глаз Потёмкин потерял во время дуэли на шпагах из-за дамы. Один Придворный выколол ему глаз. Ну, это ещё, куда ни шло. А вот то, что братья Орловы все вместе заманили его в отдалённую комнату дворца и избили нещадно, да так, что глаз выбили, ни в какие ворота не лезет, тем более, что именно Григорий Орлов протежировал Потёмкину, ну а в 1963 году никакой опасности Григорий Александрович для фаворита, находящегося в зените славы, не представлял. Да и в 1772 году вовсе не Потёмкин занял место фаворита, а Васильчиков. Жалко, что Валентин Пикуль поддался на эту же удочку и безобразно описал в романе «Фаворит» сцену избиения Орловыми Потёмкина. Пять братьев, да на одного? Не по-русски, по-турецки как-то. Это Елдоган целую эскадрилью поднял, чтобы подлым ударом, по-османски из-за угла, в спину, наш самолёт сбить, да причём тот самолёт, что уже выполнил задание и израсходовал боекомплект.
Но что же случилось с Потёмкиным на самом деле?
Обратимся к воспоминаниям А.Н. Самойлова «Жизнь и деяния генерала-фельдмаршала князя Григория Александровича Потемкина-Таврического: Г.А. Потемкин. От вахмистра до фельдмаршала. Воспоминания. Дневники. Письма»:
«В 1763 году, по возвращении высочайшего двора из Москвы, Григорий Александрович занемог, и, бывши от природы крепкого сложения, от самого детства никакими припадками не страдая, болезнь сия в нём ознаменовалась прежестокою горячкою; а как он не токмо тогда, но и во все течение жизни своей, не имел большой доверенности к врачебной науке и к медикам, сверх того хотел быть и был во всем оригинальным; то, отложа при сём случае все пособия, обыкновенно употребляемые, не вверясь никакому доктору, велел отыскать некоего крестьянина, прослывшего весьма искусным в излечении от горячек, и по решимости, которая была в его характере всегда замечательна, вверил себя тому обманщику. Сей, приготовя неведомо какую припарку, велел оною ему голову и глаза обвязать. Григорий Александрович, повинуясь мнимому целителю, не позволил однако ж обвязать себе обоих глаз припаркою, чтоб не лишиться удовольствия смотреть на свет, но голова и правый глаз оною были обвязаны. По крайней мере, сие сопротивление было спасительно, что он вовсе зрения не лишился; ибо припарка притянула пресильный жар к голове, а более к обвязанному глазу, от чего болезнь усилилась до нестерпимости. Тогда сорвал он припарку и почувствовал, что тем глазом не видит, причём заметил на страждущем глазе род нарости, которую в первом движении душевной скорби поспешил снять булавкою, но после сей операции усмотрел он, что на зрачке того глаза бельмо».
То есть, глаз не вытек, он просто потерял зрение. Но, во-первых, он стал безжизненным, и уже это бросалось в глаза, а, во-вторых, как говорит Самойлов, образовалось бельмо. Конечно, это привело в отчаяние красавца Потёмкина, на которого, по отзывам многих современников, заглядывалось великое множество представительниц прекрасного пола.
«Не можно изобразить всех горестных ощущений, которые тогда омрачали сердце Григория Александровича, который, быв прекраснейшим мужчиною, исполненный склонностями к нежному полу, обольщенный надеждами счастия и возвышения, отличный дарованиями и качествами при внешних своих достоинствах, вдруг поражен был сею внезапностию. Горесть о потере глаза возродила в душе его мысли мрачные и отчаянные; им овладела сильная меланхолия. Он отказался от наслаждения дневным светом, заперся в своей спальне, в коей чрез целые 18 месяцев окна закрыты были ставнями; не одевался, редко с постели вставал, допустил отрастить свою бороду, и не принимал к себе никого во все время, кроме самых ближних и искренно к нему приверженных…»
Конечно, же родные и близкие, да и друзья, которых немало было у доброго сердцем Григория Потёмкина, переживали, говоря словами Самойлова, «приверженные к нему отчаивались, чтобы он когда-либо возвратился к прежней жизни».
Вот тут Самойлов проливает свет на увлечение князя, которое осталось за кадром, и практически никто из биографов о нём не упоминал. Да и понятно, ведь сближение с Императрицей и супружество затмили все остальные его возможные отношения с иными представительницами прекрасного пола.
Тем не менее, то увлечение, о котором упомянул Самойлов, заслуживает нашего внимания, поскольку оно явилось одной из причин возвращения Потёмкина в светское общество.
Самойлов рассказал:
«Некоторая знатного происхождения молодая, прекрасная и всеми добродетелями украшенная девица (о имени коей не позволяю себе объявить), которую он прежде несчастного припадка отличал в сердце своём, бывши сама к нему неравнодушною, беспокоясь о странности положения его и изъявляя к нему соболезнование, отозвалась к известным ей искренним друзьям его таким образом:
Весьма жаль, что человек толь редких достоинств, пропадает для света, для Отечества и для тех, которые умеют его ценить и искренно к нему расположены.
Друзья Григория Александровича, пользуясь случаем, пересказали ему о сём и не упустили украшениями возбудить в нём лестных для каждого молодого человека надежд, а он, по врожденной наклонности к полу и по скуке, истощившей его в уединении, почувствовав сильнее прежнего к оной девице влечение, решился переменить жизнь и явиться в общество. Она же, узнавши о том, ускоряя довершить своё над ним торжество, начала проезжаться мимо окошек дома, в котором он жил; а сие понудило отшельца обрить отрощенную чрез 18 месяцев бороду и, появляясь к окну, искать взглядами проезжающуюся победительницу свою.
Впоследствии чрез друзей произошли между ними объяснения и приглашения его в дом её родителя, который и прежде его любил, ласкал всегда как сына, и может быть имел искренно такое к нему расположение.
Но одичавший от общества чрез долгое уединение Григорий Александрович не мог на приглашение еще решиться и написал к ней: «что он хочет явиться в свете, не для света, но для неё одной, то и не иначе согласится на сие, как получа на то от собственной руки её приказание».
За сим остановки не последовало. Григорий Александрович, наконец, представился в тот дом, но и пред девицею, к которой сердце его стремилось, не хотел иначе одетым быть, как в форменном сюртуке, с повязанным по глазу белым платком…»
Интересен и рассказ Александра Николаевича Самойлова о том, как был возвращён Потёмкин во дворец.
Императрица не раз спрашивала о Потёмкине, но среди придворных всегда бывает немало таковых людишек, которым невыгодно появление возле их хозяина человека высоких достоинств. Конкуренция. Ведь он может занять какой-то пост, откусить какой-то кусок от царственного пирога, который бы им хотелось прибрать к своим рукам. Чего только не выдумывали завистники Потёмкина, сделавшиеся от неуёмной своей зависти его врагами. Какое-то время им удавалось отговаривать её.
Но рядом с Государыней был человек добропорядочный - Григорий Орлов, да не один, а со своими братьями, кои совершенно напрасно обвиняли в том, что они поколотили Потёмкина. Им это и в голову не могло прийти.
Александр Николаевич Самойлов разоблачил клевету и клеветников, рассказав правду:
«Наконец, князь Григорий Григорьевич Орлов, коего честность и возвышение духа всем известны, испросил дозволение у Императрицы поехать с братом его графом Алексеем Григорьевичем и представить её величеству уединившегося Потёмкина.
И так сии известные великодушием, заслугами, приверженностию и верностию к Государыне два брата приехали к нему неожидаемо, и для предупреждения, чтоб не допустить его скрыться от них, вошли в его спальню разными дверьми. Первое слово князя Орлова было:
«Тезка, государыня приказала мне глаз твой посмотреть».
Но при всём благоговении своём к монархине, Григорий Александрович не желал сему повиноваться. Между тем граф Алексей Григорьевич, предусмотря сие прежде и условясь с братом заблаговременно, имея, как всем известно, от природы силу чрезъестественную, зашед сзади Григорья Александровича, схватил его поперек, и как он не мог сопротивляться, то князь Григорий Григорьевич, сняв с глазу платок и видев на оном бельмо, сказал:
«Ну, тезка, мне не так про тебя говорили, и всё сказывали, что ты проказничаешь; изволь одеться: Государыня приказала привезти тебя к себе».
Так вот не драка, ради изгнаний из дворца, а возвращение во дворец было на самом деле. Орловы требовали, чтобы он собирался во дворец.
«На сие, - как рассказал А.Н. Самойлов, - Григорий Александрович отговаривался, что для появления у двора не имеет пристойного платья; но один из них пошел в его гардероб, нашёл старый фрак, который принудили его надеть, и отправились с ним во дворец».
Ни о той даме, которая дала первый толчок к тому, чтобы Потёмкин вышел из заточения, ни о других его увлечениях в тот период более упоминания нет.
Первые враги и первая опала
И вот Потёмкин снова при дворе, снова принят, как один из придворных, общение с которым наиболее приятно и приносит удовольствие.
Александр Николаевич Самойлов писал об этом так:
«Императрица, познавши причину несчастного его приключения, странность, которую он предпринимал, и желая способностям его дать пристойное поприще, приняла его с большою милостию, соизволила допустить его во все малые собрания и внутренние беседы, во Дворе бываемые, в которых имел он случай оказывать познания, приобретённые им от уединенных его занятий, природное остроумие и непринужденную ловкость в обращении. Всеобъемлющий ум Государыни, проницательность и великие сведения во всех частях учёности, среди попечений о управлении обширнейшей Империи, при занятии превыспренних дум её о изложении законодательства, искал отдохновения в беседах, составленных из сословия просвещённейших её подданных, в коих каждый мог свободно раскрывать пред нею свои дарования.
Тут Григорий Александрович имел всегда случай оказывать возвышенность своих понятий и способность ко всему великому. С сего времени он стал ближайшим при Её Величестве и, сделавшись непринуждённым в присутствии её, увеселял остроумными своими изречениями; а Государыня находила великое удовольствие собеседовать с человеком, который в состоянии был постигать высочайший разум её и с приятностию ответствовать на утонченные разговоры Ее Величества - словом сказать, Императрица оказывала к нему всевысочайшее своё благоволение.
Тогда завистники, души низкие и недальние умы, начали почитать его опасным, затверживали неумышленные слова его и, толкуя всякую речь его во вред ему, и всякой поступок в злоумышление, старались очернить его пред теми, которые имели силу вредить ему. Сверх сего Григорий Александрович, достигнув в уединении многих познаний, не мог преодолеть врожденного свойства пылкости: в характере его недоставало умеренности, без коей при дворе трудно существовать, и хотя он был почтителен и вежлив к достойным людям, но не мог по молодости удержаться, чтобы не осмеивать тех, кои заслуживали порицание и тонкую сатиру. Сия черта свойств его возбудила против него сильных, и он не возмог долго удержаться при вторичном и счастливом своём появлении ко двору: чрез несколько времени последовало неожидаемое им удаление; так что ввечеру, отбывши из дворца с милостию Императрицы и с приветствиями от всех придворных, на другой же день поутру получает повеление отправиться немедленно в Швецию с препоручением весьма маловажным; против желания, оставя льстившие его надежды, уехал…»
Это было что-то наподобие, если и не удаления от двора, то, во всяком случае, проявление некоторой холодности в отношении.
Александр Николаевич Самойлов указал:
«По возвращении Григория Александровича из Швеции он не имел более у двора той приятности, какою пользовался до отбытия своего, но однако ж всегда был уважаем. Привязанность его к военной службе при сём случае не была больше развлеченною; он не пропускал ни одного полкового строя, чтобы на оном не быть, и вникал в практику тактики с прилежанием; между тем получил он по старшинству чин камергера, и особенная к нему милость монархини ознаменована при сём, ибо в сей чин поступил он последним».
19 апреля 1765 года Потёмкин получил чин поручика, в котором: «исполнял казначейскую должность и надзирал за шитьём мундиров». Надо сказать, что ко всем обязанностям Григорий Александрович относился с присущей ему добросовестностью. В частности, «надзирая за шитьём мундиров» и занимаясь вопросами обмундирования, он настолько глубоко вник в дело, что затем, в период своего управления Военной коллегией, провёл полезнейшую для русской армии реформу, избавив военную форму от «неупотребительных излишеств».
О том периоде жизни Григория Александровича А.Н. Фатеев писал: «Можно сказать одно, что его петербургское времяпрепровождение не напоминало того же знати и гвардейской молодежи. Он предался ревностному изучению строевой службы и манежной езды. В этих вещах проявил большую ловкость, чем в великосветских салонах и эрмитажных собраниях... Приглашаемый на малые собрания, состоящие из самых близких Императрице особ, Потёмкин не отличался ни изящными манерами, ни ловкостью, подобной той, какую проявлял в конном строю. Как эрмитажный гость, он приводил в конфуз хозяйку. Благодаря геркулесовой силе, ему случалось ломать ручки от кресел, разбивать вазы и пр... Однако ему уже тогда прощалось и сходило с рук, о чем другие не решались подумать. Императрица Екатерина II знала и ценила его службу, не имеющую ничего общего с великосветским гвардейским времяпрепровождением».
Она, в отличие от некоторых своих предшественниц на престоле русских царей, ценила, прежде всего, деяния своих подданных, направленные на благо Отечества.
О поисках Императрицей способов к улучшению участи народа свидетельствует и созванная ею в 1767 году «Комиссия об уложении». В работе Комиссии, о которой будет подробно рассказано в последующих главах, Потёмкин принял активное участие.
19 июня 1766 года он был назначен командиром 9-й роты лейб-гвардии Конного полка, а в 1767 году с двумя ротами этого полка был направлен в Москву для «несения обязанностей по приставской части».
Там же он стал ещё и опекуном «татар и других иноверцев», которые сделали его своим депутатом, дабы он отстаивал их права «по той причине, что не довольно знают русский язык».
Уже тогда он начал изучать нравы и обычаи малых народов, их историю, быт, что позже очень помогло ему в деятельности по управлению Новороссией и другими южными губерниями.
Известно, что в тот период Григорий Александрович близко сошёлся с автором записок об освобождении крестьян и сочинений по истории России Елагиным. Потёмкин поддерживал идею освобождения крестьян. Кстати, рассматривала этот вопрос и Екатерина II. Но надо учитывать время и не забывать, в каком состоянии тогда находилась Россия. Императрице было известно, что идея освобождения крестьян не вызывает энтузиазма среди большинства помещиков. Власть же её ещё была недостаточно укреплена, чтобы можно было идти решительно против крупных землевладельцев. Необходимо также учесть, что многие помещики и заводчики зачастую находились под большим влиянием своих управляющих, почти поголовно иноземцев, прибывших в Россию не для освобождения народа, а для финансового его закабаления ради личной наживы. Эти управляющие доводили эксплуатацию крестьян и заводских рабочих до ужасающих пределов - ведь им надо было и хозяину необходимые средства выделить, и себе во много раз большие в карман положить. За счёт чего же это можно сделать? Разумеется, за счёт еще большего разорения народа.
«Комиссия об уложении» должна была решить немало серьёзных и важных вопросов государственного устройства. Не случайно Екатерина II ввела в её состав многих своих сподвижников, в числе которых был и Потёмкин. Он являлся депутатом от иноверцев и состоял членом подкомиссии духовно-гражданской.
В 1768 году, видя успехи Потёмкина на государственном поприще, Императрица сделала его камергером и освободила от воинской службы. Но судьба вновь распорядилась по-своему - в том же году началась русско-турецкая война, и, едва заговорили пушки, Потёмкин стал проситься в действующую армию.
«Господин опекун от иноверцев и член комиссии духовно-гражданской Григорий Потёмкин по Высочайшему Ея Императорского Величества соизволению отправляется в армию волонтером».
Давая на то своё соизволение, Императрица сказала: «Плохой тот солдат, который не надеется быть генералом».
Мы привыкли считать, что слова эти, только слегка изменённые, принадлежат Александру Васильевичу Суворову. Однако А.Н. Фатеев отдает их авторство Екатерине II. Вполне возможно, что Суворов, с большим уважением относившийся к Императрице, однажды услышав их неё, часто затем повторял. Многие крылатые фразы мы приписывали тем или иным деятелям необоснованно. Так, ординарный профессор Императорской военной академии Генерального штаба генерал-майор Д.Ф. Масловский приводит в одном из своих трудов, написанных и вышедших в XIX веке, хорошо нам известные слова Потёмкина: «В военном деле нет мелочей». Ясно, что он их взял не из брошюр о Красной Армии и не со стендов советских воинских частей, до которых не дожил, а из бумаг Потёмкина...
Однако вернёмся к решению Императрицы отпустить Потёмкина на театр военных действий. Она, конечно, понимала, что направляется он не на легкую увеселительную прогулку, а едет туда, где льётся кровь и витает смерть. Но, имея сама отважное сердце, Екатерина II уважала отвагу в своих подданных. О себе же она говорила:
Если бы я была мужчиною, то смерть не позволила бы мне дослужиться до капитанского чина.
Позади у Григория Александровича был период, когда пришлось ему исполнять, как оригинально выразился один из биографов, «винегрет должностей». Впереди ожидали новые испытания.
(Продолжение следует…)
